Лишь только старик скончался, как тело его облекли в обычную рабочую одежду, натянули торбазы, надели шапку и рукавицы, после чего положили на оленью шкуру и покрыли одеялами. «Сверх одеяла вдоль тела был положен деревянный брусок. Завернув концы постели и одеяла, тело вместе с бруском увязали тонким ремнем, оставив с каждой стороны по три петли. Теперь тело напоминало хорошо спеленанного ребенка, только головы не было видно, а ноги по щиколотку торчали наружу».

Затем началась прощальная трапеза, причем стол изображал сам покойник. На него наставили блюда с мясом. Кончив еду, пили чай. Поев и закусив, собрали на блюдо недоеденные куски, после чего, ухватившись за петли, стали выносить покойника ногами вперед.

Вынеся наружу, тело опустили на снег, а сами расселись вокруг. Начался «разговор» с покойником — повидимому самая важная часть ритуала. Двое ближайших друзей умершего — Етуи и Кмо — взялись за концы бруска, укрепленного вдоль тела, и стали задавать покойнику различные вопросы, на которые тот немедленно же давал «ответы»; собственно, лексикон последнего был крайне ограничен, он мог «сказать» только «да» или «нет». Чтобы получить ответ «да», Етуи и Кмо не испытывали почти никаких затруднений, приподымая умершего за концы шестов; если же следовало «нет», покойник становился настолько тяжелым, что его с трудом можно было приподнять с земли. Эскимосы уверяли Ушакова: иногда покойник настолько тяжелеет, что никаких сил нет оторвать его от земли, он словцо прирастает к земле. Но после такого самого категорического «нет» следует «да», и тот же покойник подымается совершенно легко.

Сейчас обитатели колонии с любопытством наблюдали следующую сцену разговора:

— Отчего ты умер? Не шаман ли накликал смерть? — спрашивает Етуи, и, взявшись с Кмо за концы шеста, с превеликим усилием они приподымают тело.

Ответ, следовательно, получен отрицательный.

— Ты один пойдешь?

Тело поднимается легко, — значит «да».

— А после тебя никто не умрет?

— «Нет», — отвечает покойник.

— Будет ли у нас мясо?

— «Да».

— Закапывать ли тебя в землю?

— «Нет».

— Разве ты собираешься куда-нибудь уйти?

— «Да».

— Ты, вероятно, пойдешь на ту землю, где похоронена твоя жена?

— «Да».

Опрос умершего окончен. Тело кладут на нарту ногами вперед, впрягают собак, и при свете фонарей процессия трогается в гору; ни одна женщина в ней не участвует. При каждой остановке провожающие обходят вокруг нарты и трутся о труп кто боком, кто плечом, после чего снимают с себя верхнюю одежду и трясут ею над трупом. Этим способом они передают покойнику «все свои недуги». Но вот и место погребения. Эскимосы разгребают снег и в образовавшуюся узкую, неглубокую яму кладут тело. Затем все, что ни есть на покойнике, снимается с него и разрезается на куски. То же самое проделывают и с нартами; все ремни перерезаются, доски и полозья ломаются, и все это складывается в кучу и придавливается камнями.

На вопрос Ушакова, чем вызвано такое отношение к вещам покойного, эскимосы отвечали: «Если оставить все целым, то Иерок вскоре сможет вернуться обратно в колонию и увести с собой еще кого-нибудь. А если все переломать, то, пока он все это исправит да починит, забудет дорогу и не придет».

Сделав около головы умершего круг из камней, погребавшие стали наполнять его изломанными и приведенными в совершенно негодное состояние остальными вещами покойного: сюда были уложены остатки ножа, точильного бруска, продырявленный чайник, черепки чашки, трубка, кисет с табаком, спички и пр.; наверх положили сухари, горсть сахару, кусок кирпичного чаю и жевательный табак.