Весьма неутешительные перспективы намечались и дальше. Против ожидания, Берингов пролив был заполнен льдом. «Насколько хватал глаз, всюду виднелись ледяные массы». В обычных условиях «Красный Октябрь», быть может, не без успеха смог бы померяться силами с ледовыми нагромождениями, но сейчас на корабле ощущался недостаток угля. «Попробовали войти в лед и пробиваться на юг, но из этого маневра ничего не вышло. Лед оказался гораздо более тяжелым, чем представлялось, и мы, пройдя в нем не более мили, так и не смогли вновь выйти к его кромке. Угля к концу этого дня оставалось только 14 тонн, а на топливо ушли все пеньковые тросы, весь судовой запас олифы и красок, большая часть машинного масла и даже корпус моторного катера».

Положение судна было очень близко к безвыходному. В таких обстоятельствах, когда, казалось, было очень немного данных на быстрое улучшение окружающих нас условий, — вспоминает Давыдов, — природа пошла, наконец, нам навстречу. Рассвет 3 октября принес нам сперва легкий, а потом немного усилившийся южный ветер».

Около полудня ледокол, истратив последние крохи угля, громыхал якорной цепью против селения Уэллен, расположенного на северном берегу мыса Дежнева. Быстро спустили шлюпку и отправились на берег. Нужно было во что бы то ни стало добыть топливо. Недалеко в лагуне, поваленная на борт, сиротливо лежала шхуна, при каких-то обстоятельствах конфискованная и оставленная здесь в предыдущем году доживать свой век. Полусгнившие бока ее, брошенные в печь, несомненно не смогли бы дать много тепловых калорий, но для наших моряков другого выхода не было. На утро, части обшивки, шпангоутов и бимсов шхуны заботливо складывались по всем закоулкам палубы. Вдобавок к шхуне закупили у чукчей весь имевшийся у них запас плавника. После окончания работ — короткая передышка. Давыдов записывает: «Ранняя безлунная северная ночь. Все работы по погрузке этого «топлива» закончены. Не теряя ни минуты, идем дальше. Единственная возможность пройти проливом заключается в том, чтобы итти вплотную с обрывом мыса, так как только здесь лед несколько разрежен».

Ледокол следует дальше. «Никогда, кажется, не забыть этого рискованного перехода, — писал впоследствии Давыдов. — Только усыпанное звездами небо несколько умеряло глубокий мрак ночи, позволяя еле-еле разбирать контуры громадных, крутых скалистых обрывов дежневского выступа… Целые снопы искр вылетают из трубы, кружась в воздухе. Береговые обрывы, порою, так близки к кораблю, что, кажется, еще немного, и мы заденем за них бортом. Вот мы уже и в Беринговом проливе; лед становится гуще; приходится иногда останавливаться, ожидая, когда кочегары нагонят пар: трудно управляться с котлами, подбрасывая в топки полусгнившее сырое дерево шхуны».

После трехчасовой борьбы со льдом, корабль, имея на борту только 5 тонн дров, приблизился к месту, где, по предположению экспедиции, должны были находиться небольшие остатки угля. Вскоре уголь действительно был обнаружен недалеко от мыса Дежнева. Медлить ни минуты нельзя, засвежевший северный ветер гонит огромные массы льда мимо самого корабля, грозя закупорить ему выход к морю. Началась погрузка угля. «Приходилось удивляться, как вся эта операция прошла благополучно, как ни одна из нагруженных доотказа шлюпок, быстро гонимых шквалистыми, очень сильными порывами ветра, при снежной пурге, под двумя-тремя веслами, не сбилась с пути, а ухитрялась верно выбрать направление на судно и не быть унесенной в море».

Погрузив 25 тонн угля, утром 5 октября двинулись в путь. Ловко лавируя среди льдов и избегая рискованных встреч, близ залива Лаврентия окончательно освободились от ледовой опасности. «К вечеру совершенно заштилело. Стояла тихая звездная ночь; казалось, что все наши невзгоды и испытания остались позади, что вскоре мы придем в залив Провидения, где наконец-то перестанем испытывать муки столь ужасного угольного голода». И Давыдов не ошибся. На рассвете б октября ледокол, имея в запасе около 300 килограммов угля, что дало бы ему возможность плыть самостоятельно не более 25 минут, входил в залив Провидения. 23 октября корабль был во Владивостоке.

Смелость и решительность, хорошее знание ледовых условий здешнего моря, командование и организованность судового состава — все это обеспечило успех и внесло замечательную страницу в историю советского освоения арктики. Для острова Врангеля это историческое плавание имело огромное значение. Оно не только было по достоинству оценено у нас, но и обратило внимание за границей.

Остров Врангеля — постоянное местопребывание советских зимовщиков

После похода «Красного Октября» советское правительство, преследуя цель освоения природных богатств острова Врангеля, решило организовать вторую экспедицию, но на более длительный срок.

Экспедицию поселенцев на остров возглавлял приобревший ныне широкую известность выдающийся полярный исследователь Г. А. Ушаков. Его спутниками были врач Н. П. Савенко и опытный полярник, принявший на себя обязанности заведующего хозяйством, И. М. Павлов. Все они отправились с женами, явившимися таким образом первыми европейскими женщинами-поселенцами на острове Врангеля. Если прибавим сюда еще 50 чукчей и эскимосов, переселившихся на остров с материка (бухты Провидения и мыса Чаплина), и двух русских промышленников, — перед нами весь состав поселенцев.

Остров был в полном смысле необитаем. Все предметы обихода, снаряжения и оборудования, а также разобранный дом пришлось поэтому везти с собой. Провианта было взято на три года. Благоприятный в ледовом отношении 1926 год позволил без труда пароходу «Ставрополь» совершить плавание к острову. Выйдя 15 июля из Владивостока, «Ставрополь» прошел Берингов пролив 4 августа, а через 4 дня уже бросил якорь в бухте Роджерс. В летописях истории походов на остров Врангеля этот, несомненно, исключительный случай заслуживает особого внимания. Помня предшествующий поход Давыдова на ледоколе «Красный Октябрь», капитан «Ставрополя», чтобы лучше ориентироваться и учесть все грядущие возможности, собрал в Уэллене сведения о ледовом режиме минувшей зимы. Оказалось, что как в районе Уэллена, так и в Беринговом проливе лед не становился в течение всей зимы, старого же льда к началу зимнего периода не было вовсе. Образовавшийся за зиму новый лед, вследствие господствующих здесь ветров, не смог следовательно сформироваться в целостный покров.

Далее выяснилось, что в районе мыса Сердце-Камень лед взломало и отнесло от берегов еще в первых числах июня. В конце июня и в первых числах июля очистились ото льдов районы Колючинской губы и мыса Северного. Благоприятствовали и ветры: в районе Уэллена в течение июля почти беспрерывно дули южные ветры. Все эти обстоятельства и помогли «Ставрополю» в кратчайший сравнительно срок достичь острова Врангеля и благополучно выполнить свою нелегкую миссию.

Поселок решено было основать в наиболее удобной в судоходном отношении уже известной нам бухте Роджерс. Разгрузка корабля, как и подобает в подобных случаях, осуществлялась силами всего экипажа. С раннего утра до позднего вечера шныряли шлюпки между кораблем и берегом, освобождая от различной клади поместительные трюмы «Ставрополя». Пока выгружали кладь и сооружали на берегу помещения, небольшой судовой самолет-разведчик облетел вокруг острова, тщательно изучая ледовое состояние моря. Это особенно было важно для «Ставрополя» ввиду его скорого отплытия. Самолет принес весьма благоприятные вести: вокруг всего острова и далее на юг держалась чистая вода. Летчик сообщил также, что, пролетев низко над северным берегом, он наблюдал здесь много пушных и морских зверей. Известие это сильно обрадовало наших поселенцев и команду корабля.

15 августа «Ставрополь» покидал берега острова. В письмах, которые корабль отвозил на материк, зимовщики еще раз прощались с родными и просили их не беспокоиться; эскимосы же через моряков «Ставрополя» отправили на родину словесную корреспонденцию: они просили передать их сородичам, чтобы при первой же возможности они последовали их примеру и переселились на остров, так как здесь охота обширная и надежная, мяса нерпы сколько угодно, словом, с приездом сюда они сами и собаки их будут сыты.

Не мало прошло времени, пока обитатели острова смогли отдаться тщательному исследованию и изучению своего местопребывания. Колония, имевшая свыше сотни собак и состоявшая преимущественно из эскимосов, должна была прежде всего обеспечить себе продовольственную базу — организовать охоту на морского зверя. Не один раз при этом приходилось рисковать жизнью, чтобы снабдить колонию моржовым мясом на долгую полярную зиму. Особенно памятной останется для участников этой экспедиции первая охота на моржа в начале зимовки.

«Северовосточный ветер, — вспоминает Ушаков, — густой массой гонит лед вдоль берега. В миле от берега я замечаю льдину с небольшим стадом моржей. Эскимосы тоже видят моржей, но на этот раз они не бегут стремглав к лодкам, а, сбившись в кучу, угрюмо рассматривают море. Оно сегодня не манит охотников».