В течение трех дней пробирался ледокол вдоль кромки льдов, ожидая перемены ветра или раздвижки ледяных полей. Но лед заполнял все новые и новые пространства, и плавание со дня на день грозило сделаться еще более тяжелым.

Преодолевая мощное кольцо ледяных масс, ледокол медленно продвигался вперед. Вблизи острова лед стал редеть, появились полыньи, и, наконец, в 2–3 милях к северо-западу от корабля стали обрисовываться береговые обрывы крайней северовосточной оконечности острова Врангеля — мыса Уэринга. Уже никто не сомневался, что к вечеру остров Врангеля будет достигнут. Вскоре обогнули юговосточный мыс острова и, пройдя в западном направлении вдоль южного берега, бросили якорь в бухте Роджерс.

На другой день на острове была сооружена высокая забетонированная в землю мачта и на ней торжественно поднят советский флаг.

Подъем советского флага на острове Врангеля экспедицией Б. В. Давыдова в 1924 году

Уже поверхностный осмотр ближайших районов острова с полной несомненностью установил, что на острове находятся люди и довольно бесцеремонно ведут себя. Небольшие избушки, кое-как сооруженные из плавника, развешанные для просушки на стойках медвежьи шкуры, туши убитых со спиленными клыками моржей — все это побудило наших моряков тотчас же отправиться на розыски неведомых хищников. Последние, однако, и сами не замедлили объявиться. Лишь только моряки вернулись на корабль, как вахтенный заметил, что от берега отчалила по направлению к ледоколу какая-то шлюпка; в бинокль ясно разглядели четырех эскимосов и одного человека, одетого в европейское платье. Далее разыгрался крайне любопытный инцидент, который Давыдов изображает так:

«Была тихая, почти штилевая погода… Когда шлюпка подошла к нам очень близко, настолько, что сидевшие в ней увидели наш кормовой флаг, когда, наконец, они вполне разобрали, что судьба сводит их как раз с теми, кого они меньше всего хотели бы встретить, они резко повернули обратно к берегу и начали грести изо всех сил. Приказание с корабля заставило их подойти к борту; было странно видеть, до чего были испуганы эти временные обитатели острова Врангеля».

Из расспросов выяснилось, что всего на острове находятся 13 эскимосов и 1 американец. Все они в прошлом году были высажены сюда известным нам канадским предпринимателем Стефансоном, с которым уговорились работать на половинных началах, т.-е. половину всего добытого отдавать своему предпринимателю, половину же оставлять себе. Отправляя их сюда, Стефансон уверил их, что остров принадлежит теперь Канаде. Однако, несмотря на все эти объяснения, как бы легализирующие пребывание хищников на острове, никаких документов у них не оказалось. Промышляли они в подлинном смысле слова хищнически. На моржей они охотились исключительно из-за их клыков; во многих местах были найдены мертвые песцы; из 57 белых медведей, убитых ими зимой, они воспользовались только 38, остальные же были брошены и, подобно песцам, сопрели под снеговым покровом.

В итоге, после короткого совещания на корабле, всем задержанным на острове было объявлено, что они рассматриваются как хищники, а потому весь их промысел, а также и орудия промысла подлежат конфискации. Все задержанные единогласно просили, чтобы их взяли на судно и доставили в г. Ном (Северная Америка). Они не верили в возможность поддержки со стороны своих американских «хозяев», а потому считали, что оставаться на острове — это значит обречь себя на гибель. Все они были сняты с берега и размещены на ледоколе.

Весь следующий день был посвящен сбору в разных пунктах побережья промысловой добычи канадских хищников и всех орудий их промысла. Попутно производились гидрографические работы, а также астрономические и магнитные наблюдения. Хотя прижатый к берегу лед и не давал возможности близко подходить к острову и производить здесь промеры, однако в этот рейс было выполнено не мало работ, уточнивших очертания острова в южной его части.

Вечером 22 августа ледокол подошел к крайней югозападной оконечности острова — мысу Блоссом, где и бросил якорь. В случае отсутствия вокруг побережий острова льда, экспедиция далеко не сочла бы свою миссию выполненной. Сейчас же, при наличии густых масс льда у побережий острова, производить описные работы было совершенно невозможно, и от них пришлось отказаться. Но и без этого была уже выполнена не малая и притом главная работа: с большими трудностями остров был достигнут и окончательно закреплен за Союзом; прекращен хищнический промысел; выполнены значительные гидрографические и прочие исследовательские работы.

Подсчитали запасы угля и, убедившись, что из 560 тонн остается меньше половины, решили по кратчайшему направлению, пока не поздно, двигаться обратно. 23 августа ледокол поднял якорь. «Как и ожидалось, — писал Давыдов, — в проливе Лонга были встречены льды, временами очень сильно сжатые; однако характер этих льдов был совершенно иной, чем при нашем походе с востока к острову Врангеля: преобладал годовалый лед, и только иногда, отдельными площадями встречались участки с преобладанием многолетних торосистых льдин».

Преодолев с огромным трудом ледяные нагромождения, 26 августа ледокол подошел к сибирскому берегу восточнее мыса Якона. Дальнейший путь не возбуждал уже никакой тревоги, плавание побережьем к мысу Дежнева и далее считали почему-то вполне обеспеченным. Моряки радовались, считая себя почти дома.

Но нигде, кажется, неожиданности не приходят столь внезапно, как именно в арктике. Задувшие упорные и продолжительные северозападные ветры расстроили все планы командования. Огромными массами лед стало прижимать к берегу… У бывшего мыса Северного (ныне мыс Шмидта) ледокол наткнулся на первое серьезное препятствие. Ход ледокола прекратился. Между тем подсчет угля показал, что, только при обязательном условии совершенно беспрепятственного плавания, топлива еле-еле хватит до бухты Провидения.

— Итак, зимовка? — угрюмо спросили моряки капитана Давыдова.

— Да, зимовка, другого выхода нет, — ответил Давыдов и отдал распоряжение перейти кораблю на зимнее положение.

Стали разбирать механизмы ледокола, прекратили паровое отопление, заменив его камельками; ввели зимнее расписание, причем особенное внимание обратили на обучение и времяпрепровождение личного состава; заготовили также 250 пудов свежего оленьего мяса. Словом, все было подготовлено, чтобы десятимесячное пребывание «на краю света» протекло возможно безболезненнее.

День 25 сентября навсегда останется памятным для всех участников плавания на ледоколе. Утром был выпущен пар из последнего котла и окончательно введен зимний режим, а под вечер съехавшие на берег моряки спешно вернулись на корабль и сообщили о сделанном ими необычайном наблюдении. Оказалось, что они совершенно явственно видели в обычно совершенно покойных водах полыньи движение легкой зыби. Для опытного полярника эта весть сулила очень многое. Ведь зыбь эта свидетельствовала о том, что где-то, сравнительно невдалеке, должно находиться большое пространство чистого моря, где ветер поднял высокие волны. Колебания распространялись с северовостока. Перед командованием встала дилемма, которую немедленно надо было разрешить. Вернуться в нынешний сезон домой — это значило избежать многотрудной и тяжелой зимовки, которая неизвестно чем бы еще закончилась. С другой же стороны был не менее очевиден и весь большой риск подобной попытки.

И все же решили продолжать путь, хотя на ледоколе осталось всего лишь 50 тонн угля. На что же надеялись моряки? Все их расчеты строились на том более или менее вероятном предположении, что за полосой льда, опоясывающей берег, до самого мыса Дежнева располагается чистое море. Дальнейший путь уже не внушал опасений, ибо хорошо известно, что в это время года Берингов пролив еще свободен ото льдов.

Закипела работа. День и ночь трудились моряки, собирая машину, вспомогательные механизмы и приводя корабль в походное состояние. Утром 27 сентября, после трехнедельной стоянки у мыса Северного, ледокол тронулся в путь и, как и следовало ожидать, вскоре же, преодолев 15-мильную ледовую полосу, вышел на чистую воду. Перед глазами моряков развернулась грозная и величественная картина бушующего океана. Не прошло и нескольких часов, как моряки снова очутились в тяжелом и рискованном положении, которое Давыдов изображает так: «Приходилось в шторм со снегом и туманом итти вдоль кромки льда днем и ночью бортом к очень крупной и крутой волне; легко представить себе, что происходило в таких условиях с кораблем, имеющим ледокольные образования, разгруженным к тому же до последней степени. Размахи качки превышали 45° на борт; в жилых помещениях и палубах корабля был полный хаос, так как за очень короткий срок приготовления к походу нельзя было вполне успеть закрепить все по-походному… Приходилось работать на верхней палубе зачастую по колено в ледяной воде, промокая насквозь под целыми каскадами брызг, попадавших на палубу. Через три дня шторм стих, а вечером 30 сентября, уже в совершенной темноте, мы отдали якорь, подойдя к мысу Дежнева. Все эти дни перехода плавание шло вдоль кромки льда, стоявшего под берегом полосой шириною в 15–20 миль. Уже на второй день мы начали постепенно рубить на дрова и жечь в котлах весь имевшийся на корабле запас бревен и досок, к углю подмешивали угольный мусор с машинным маслом».