Много лет евреи продолжали экспериментировать с цветом для цицит. В 1980-х годах химик Отто Эльснер обратил внимание, что ткань, покрашенная в солнечный день, становится синей, а в пасмурный — фиолетовой. Оказалось, что из фиолетового действительно можно получить синий путем фотохимической реакции. Правда, Эльснер использовал современные реактивы и столкнулся все с той же проблемой закрепления красителя на ткани.

Узнав об экспериментах Эдмондса с вайдой, израильские ученые обратились к нему за помощью. Он с радостью согласился попробовать, и через некоторое время на его имя пришла посылка с пурпуром все того же многострадального мурекса и мотком шерсти. Эдмондс решил попытаться удалить весь кислород из красильного чана. Что может быть проще, чем использовать гниющих моллюсков, чтобы весь кислород израсходовался в процессе разложения? Мясо в комплект не входило, и тогда ученый просто отправился в супермаркет, купил маринованных моллюсков и вымыл из них уксус. В ходе экспериментов с разными температурными режимами был найден фиолетовый краситель, однако Эдмондс обратил внимание, что если в середине процесса выставить жидкость на свет, то получится нужный ему оттенок. Так нашлось недостающее звено и для производства пурпурного красителя — бактерии от разлагающихся моллюсков; правда, те, кто готов применять химию, а не только натуральные ингредиенты, предпочтут дитионовокислый натрий, который знаком домохозяйкам как восстановитель цвета.

Все это произошло в ноябре 1996 года. Израильские ученые подтвердили теорию Эдмондса и в ноябре 2001 года на конференции, посвященной истории красителей, гордо демонстрировали процесс получения краски для цицит. Профессор, выступавший с докладом, пошутил: «Вот мы красим, а раввин тем временем следит, чтоб мы случайно не съели мурекса, ведь это некошерно».

В каждой шутке есть доля шутки. Тирский пурпур, а в данном случае тирский голубой, — самые некошерные цвета на свете, поскольку евреям запрещается есть моллюсков; забавно, что они идут на производство краски для столь почитаемых евреями нитей цицит.

На той же конференции Эдмондс демонстрировал процесс крашения, причем демонстрацию проводили в другом здании, пришлось спуститься с третьего этажа, пройти двадцать метров по улице, а потом снова подняться, но мне не нужны были указатели, я, словно пес Геркулеса, бежала, ориентируясь по запаху, который учуяла, едва оказавшись на улице, а когда добралась до места, то вонь стояла просто невыносимая. Вот почему красильное производство вынесли практически за черту Тира. Но когда, словно по мановению волшебной палочки, из чана появился сначала пурпур, а потом еще и ярко-голубой, я поняла и то, почему жители Тира готовы были мириться с неудобствами. Это был тот самый пурпур — символ власти, жадности и роскоши, в погоне за которым я объездила полмира, а рядом из тех же ингредиентов, но с примесью солнца рождался волшебный голубой, напоминающий евреям о мистической стороне Вселенной.

Замечательное открытие Перкина привело к тому, что были восстановлены рецепты двух старинных красок. Как это уже не раз случалось, оказалось, что старинные секреты вовсе не были утрачены навеки, они просто ждали кого-то, кто придет и снова их откроет.

Эпилог
Конец радуги

Сколько оттенков у грецкого ореха? Какого цвета здоровая печень? Как можно описать цвет клубники покупателю, который живет на другом конце земли? В какой цвет вы хотите покрасить машину? А свою шевелюру? Работая над этой книгой, я поняла, насколько тяжело описать цвет. А потому под занавес решила встретиться с кем-то, кто разрабатывает систему, описывающую цвета. И такой человек нашелся. Это Лоренс Герберт, владелец компании «Пантон», его еще иногда называют Королем Красок. Мечта Лоренса — унифицировать систему обозначения цветов, чтобы можно было позвонить поставщику краски в Калифорнии из Акапулько, сообщить ему название цвета и получить именно тот оттенок, который хотелось.

Цвет охры зависит от того, где ее добыли, индиго способен давать дюжину различных оттенков и полутонов, поэтому красильщики, использовавшие натуральные красители, никогда не могли предвидеть результат, слишком уж много факторов и случайностей влияли на ход процесса. Но для Герберта и его коллег цвет — величина точная. Для начала они выделили пятнадцать основных цветов, а затем постепенно дошли до тысячи оттенков. Стандарты, разработанные компанией, используют, чтобы выбрать краски для реставрационных работ, определить цвета национальных флагов, измерить цветность драгоценных камней и для многих других целей.

— Мы разработали шкалу, по которой можно определять содержание жировой ткани в печени по ее цвету перед трансплантацией. Раньше врачи делали это на глазок, а наши методы точны, и поэтому органы лучше приживаются.

Заказы порой поступают очень странные. Так, однажды Герберту прислали двадцать золотых рыбок, которых так ценят в Азии.

— Я посадил каждую в свой маленький аквариум и двигал их до тех пор, пока не получил градацию оттенков.

Эта история напомнила мне о том, что канадские эскимосы различают тридцать оттенков снега, а в Монголии существует около трехсот слов, обозначающих масть лошадей.

— Но мы теперь больше не даем цветам названий. Скорее наоборот. Следующим шагом станет полный отказ от названий и переход к номерам.

Я поняла, что испытал Джон Ките, у которого Ньютон своими дерзкими заявлениями украл магию радуги.

— Но ведь это же история! — запротестовала я, вспомнив о том, что за названиями часто скрываются целые романы о путешествиях и открытиях.

— Верно. Однако мы живем в эпоху, когда правит наука. Компьютерам не нужны имена, им нужны двоичные коды.

Сегодня мы можем красить наши дома, машины и одежду в те цвета, которые выберем сами, подчиняясь разве что моде, которая диктует, какой оттенок предпочтительнее в следующем сезоне. Неудивительно, что нам не нужны лишний раз напоминания об истории цветов. Хорошенько поразмыслив, я даже могла согласиться с Гербертом, но в душе радовалась, что познакомилась с ним уже в конце своих изысканий и успела до того, как цвета утратят имена, совершить путешествие по радуге, полное поэтических сравнений и приблизительных величин.

Когда я уже почти закончила в первом приближении эту книгу, мне позвонил приятель из Нью-Йорка. Он взволнованно сообщил, что по телевизору только что бегущей строкой передали, якобы ученые выяснили, какого цвета Вселенная. Разумеется, я поинтересовалась, ну и какого же, но мой друг не запомнил. Мы еще некоторое время болтали о том о сем, и тут новость повторили, и он радостно сообщил, что ученые из Института Джонса Хопкинса заявили: Вселенная имеет бледно-зеленый цвет. Я понятия не имела, что это значит и чем это нам грозит, но поняла, что мое путешествие не закончилось и существует еще целый мир, да что там, целая вселенная историй о цвете, которые нам предстоит открыть.