Шартрский голубой

Путешествуя по Афганистану, я вспоминала и еще один оттенок голубого, с рассказа о котором начала эту книгу: в возрасте восьми лет я увидела, как пляшут на стене собора цветные солнечные зайчики. Ребенком я мечтала: пусть рецепт этого голубого будет утерян, а я его найду. Но на самом деле рецепт голубого цвета витражей Шартрского собора дошел до наших дней, просто мы не можем больше производить эту краску, потому что живем в другом мире.

Когда в начале XIII века стали строить собор, нужно было о многом позаботиться. Во-первых, найти деньги на строительство, во-вторых, подобрать подходящее место, достаточно ровное, но при этом такое, чтобы здание возвышалось над средневековым городом. Следовало привлечь лучших ремесленников, привезти древесину, заказать камни, а после возведения стен и крыши пригласить художников и стекольщиков.

Мастера по производству витражей — народ странный. Они кочевали со стройки на стройку, из одного собора в другой, были нарасхват и знали себе цену, а в перерывах разбивали лагерь на краю леса. Это было символичное место, граница, за которой переставали действовать законы цивилизации. В лесах обитали странные существа, и не всякий осмеливался зайти в самую чащу. Это было идеальное место для изготовления стекла, поскольку здесь имелись в изобилии два основных ингредиента технологического процесса — древесина и песок.

В XII веке монах-кузнец Теофил писал, что стекольщики использовали три горна: для нагревания, для остужения и для плавления. Стекло приобретало цвет благодаря оксидам металлов, что содержались в древесине и в глине горшков, в которых его нагревали, правда, конечный оттенок трудно было предугадать. Теофил писал: «Если получился медовый, то можно использовать его для плоти, взять сколько надо, потом нагревать содержимое еще два часа, и получится светло-багряный… а если нагревать еще шесть часов, то выйдет красновато-багряный».

Толком не известно, кто были те стекольщики, потому что они редко ставили свои подписи, хотя до нас и дошли имена некоторых мастеров. Мы знаем лишь, что их нанимала церковь и что эти люди говорили на странных наречиях, а когда они уходили, убранство собора оживало благодаря игре света через витражи. Матери запрещали своим детям играть поблизости от лагерей стекольщиков, поскольку приписывали им те же пороки, что и цыганам. Но на месте средневекового ребенка я бы все время крутилась рядом, чтобы посмотреть, как мастер выдувает настоящее хрупкое чудо, и послушать их рассказы о необычных странах и диковинах, которые им доводилось видеть.

Современные стеклодувы не живут в лесах. Теперь у них на службе высокие технологии, они знают, как защитить емкости со стеклом от пепла и пролетающих птиц, но мне кажется, что именно крошечные изъяны, благодаря которым свет рассеивался неравномерно, произвели на меня такое сильное впечатление, а возможно, мастера приправляли содержимое горшков историями о своих приключениях, и тогда создание готического стекла превращалось из ремесла в искусство.

Платье Богородицы

Благодаря Шартрскому собору у меня родился постскриптум к главе о голубом цвете, причем весьма неожиданный. Во время странствий по Афганистану я выяснила, откуда родом голубой для одеяния Девы Марии и почему ее часто изображают в голубом, но никогда не думала, что узнаю, какого цвета действительно было одеяние Богородицы, однако в Шартрском соборе нашелся ответ. Дело в том, что этот город стал центром паломничества, потому что в 876 году Шарль Плешивый преподнес собору поистине королевский дар, а именно плащаницу Девы Марии, в которой, по легенде, она стояла подле креста и оплакивала своего сына.

Сегодняшний собор — уже пятая версия, поскольку до этого неоднократно случались пожары. Каждый раз здание отстраивали заново на деньги прихожан. Последний серьезный пожар произошел в 1194 году, и тогда из огня спасли витражи, включая знаменитое изображение Девы Марии, и плащаницу. На прославленном витраже 1150 года плащаница бледно-голубая. Мастера того времени могли видеть святыню воочию, но, как ни странно, плащаница, которая хранится в специальной золотой шкатулке, вовсе не голубая, а скорее желтовато-белая. Если бы Микеланджело решил добиться достоверности, то мог бы запросто смешать свинцовые белила с небольшим количеством желтой краски, но тогда я не написала бы эту главу.

Глава 9
Индиго

Мы почти отказались от плугов, но все еще должны выращивать индиго. Нам не победить в споре с сахибами. Они связывают и бьют нас, наша доля — страдать.

Динабандху Митра, индийский писатель-демократ, пьеса «Зерцало индиго»

Новые краски сами по себе отвратительны, а старые прекрасны, нужно очень постараться, чтобы в итоге получить из них уродливый цвет.

Уильям Моррис

В 1950-х, еще до знакомства с мамой, мой отец три года прожил в Индии. Он рассказывал мне о бомбейских манго, о мадрасских специях, о щенке по имени Вэнди, который охотился за кокосовыми орехами. Но больше всего меня заинтересовал рассказ о загородном клубе, в котором состоял отец в Калькутте, поскольку клуб этот находился на плантациях индиго. Ребенком я мечтала побывать там. Вообще-то меня не интересовали ни гольф, ни поло, ни выпивка, зато я часто думала об индиго, воображая высокие деревья со сливовыми стеблями, похожими на актеров театра кабуки, и мужчин в белоснежных одеяниях, как у Ганди, и розовых тюрбанах, добывающих синюю краску.